(1-я часть мемуаров Бобровникова здесь) Все мои воспоминания о детстве и юности связаны со Старобельском и особенно с нашим большим домом. Семья старого уклада Прежде всего, какова была наша финансовая ситуация? Трудно сказать, частично потому, что мне было не интересно вникать в эти дела, и частично потому, что мы были семьей старого уклада, которая не афишировала свое богатство. У нас не было много денег под рукой, но все же мы жили хорошо. У нас был большой каменный дом в самом центре города, большие лесные склады в предместье, второй дом, где моя мать была наполовину владелицей, а также дом в Марковке. Во время моего детства у нас было три коровы и три лошади. Наш дом был очень хорошо оборудован, с хорошей мебелью, с восточными коврами во всех комнатах и большим танцзалом. Всюду в коридорах стояли огромные сундуки, оббитые сложными железными оковами. Они были настолько большими, что, даже когда я вырос, я мог лечь на них и вздремнуть. В первый теплый день апреля моя бабушка приносила огромные ключи, 10 дюймов длиной, и я открывал эти сундуки. Когда я поворачивал ключ, звучала мелодия. Сундуки были полны больших меховых одежд: енот, красная лиса, серая лиса, волк и медведь. Были большие отрезы шелка и шерсти, неисчислимые платья, пальто, жакеты и большое количество полотен. На дне были целые наборы столового серебра. Все это было плотно покрыто слоями нафталина, аромат был удушающий. Одежда и ткани вынимались и развешивались на веревках на один-два дня, а затем возвращались в сундуки до следующего года. Мы никогда не использовали этих запасов, непонятен был смысл хранения всего этого скрытого сокровища. Мне объясняли, что это приданое для моих сестер. Как только в семье рождалась дочь, начинал заполняться очередной большой сундук. Это - очень старый и мудрый европейский обычай. Для девочки была трагедия, если она оказывалась без приданого. Моя бабушка имела обыкновение говорить мне, что ее муж, а мой дедушка, заработал много денег во время Крымской войны 1853-1856 гг. Целые сундуки заполнили золотыми монетами, поскольку никто не доверял банкам. Однажды она сказала: "пойдем, посмотришь". Она привела меня в спальню и открыла большой сундук. Примерно на треть он был заполнен золотыми монетами, и их вероятная стоимость превышала 300 000 долларов США (Оценка редактора в 2012 году). Я был тогда примерно 15-ти лет и мне было крайне интересно рассматривать эти монеты. Там были испанские дублоны, французские луидоры, российские червонцы, довольно много русских платиновых монет, которые чеканились приблизительно в 1770 году (на самом деле это монеты 30-х годов XIX века – прим. перевода) в течение короткого времени и были даже тогда музейной редкостью. Приемы у мэра Позвольте рассмотреть ситуацию с питанием. Ко времени революции у нас было трое слуг: смотритель, повар и прислуга. Я помню время, когда у нас было две прислуги и медсестра для детей. Весьма часто были дети двух или трех слуг, которые жили с ними. Вы видите, что мой отец должен был обеспечивать пищей почти 20 человек. Это, конечно, не все. В хорошие времена, скажем, приблизительно в 1906-1910 годах, некоторые родственники жили у нас в течение многих месяцев, и они были со своими собственными слугами. Двадцать человек в главной столовой и 10 человек в комнатах слуг не были чем-то необычным. И даже это не все. Отец, будучи мэром города, должен был давать приемы. В год обычно было два таких приема: на Рождество, продолжительностью в три дня, и на Пасху, один день. Я особенно помню Пасхальные приемы, потому что пища должна была быть подготовлена во время Страстной недели, которая является самой строгой частью Великого поста. Что соблазняло меня, так это четыре или пять огромных окороков, которые коптились. Они пахли так замечательно, тем более после семи недель поста. Но я был уверен, что если я прикоснусь к этим ветчинам, то сразу попаду прямо в Ад, а все же искушение пересиливало. Я изобрел выход из этого положения. В среду Страстной недели я должен пойти на исповедь, и мои грехи будут прощены, так или иначе. В общем, мне нужно было поесть ветчины до моего покаяния и сделать это как можно аккуратнее, так, чтобы на куске ветчины не осталось никаких следов преступления. Я намного больше боялся своей бабушки, чем священника. США и старая Россия Жизнь в старой России была организована настолько по-другому в сравнении с жизнью, которую мы ведем теперь в США, что прямое сопоставление невозможно. Все же ради ясности позволю себе некоторые оценки. Обстановка нашего дома в Старобельске и, особенно драгоценности, а также запас золотых и серебряных монет стоили (переоценка редактора Д. Портера в 2012 году), как минимум, 425 000 долларов. Древесный склад - 400 000 долларов. Наш лесной склад был очень большим, что-то около 300 на 600 футов (90 на 180 м) и полон ценной древесины, включая один полный нежилой каркас дома для продажи. В течение полутора революционных лет, примерно двадцать человек из нашей семьи существовало, продавая эту древесину. Моему отцу также принадлежало несколько участков лесного массива. Конечно, мы были высшим сословием в нашем маленьком городе. Поэтому, когда произошла революция, мы были неизбежно предопределены, чтобы быть среди ее первых жертв. Но все это были действительно остатки нашего благосостояния. По-видимому, мой отец, рано ушедший из жизни, сделал в свое время плохие инвестиции. Его партнер скрылся с деньгами, а отец должен был расплачиваться с долгами. Это уничтожило большую часть его наследства. Верхи и низы Мы были наверху социальной лестницы в нашем Старобельске, и доказательство этого - то, что отец был избран мэром нашего города. Это кажется очень сходным с американскими традициями, но на самом деле весьма различно. Мэр в дореволюционной России избирался муниципалитетом (Уездным земским собранием – прим. переводчика), который состоял из представителей дворянства, духовенства и купеческого сословия. Как избирались эти члены совета, у меня нет никакого представления, но, конечно, не всенародным голосованием. Простым людям не разрешали голосовать, их считали весьма неспособными к знаниям. У этого было некоторое основание, так как большинство из них было абсолютно неграмотно. Неграмотность расценивали как благо для них. Не возникало вопроса, хорошо ли управляли нашим городом. В мое время - 1900-1917 года - не было ни одного случая убийства; воровство было фактически неизвестно, а женщина могла пересечь город ночью без страха перед тем, что к ней будут приставать. Одна из моих обязанностей состояла в том, чтобы присматривать за девочками по дороге домой, но это было совершенно по другой причине. Город был полон собак, и я никогда не выходил ночью без крепкой палки. Все было тихо и в нашем городе, и на всем протяжении России. Эта тишина ввела в заблуждение многих российских авторов, которые говорили о врожденном послушании и христианских достоинствах российского крестьянина. Одним из этих авторов был Иван Сергеевич Тургенев, замечательный стилист и изумительный художник в его описании российской аристократии, которую он хорошо знал. Но он не знал российского крестьянина. Только такие великие авторы, как Толстой и, особенно, Достоевский видели то, что надвигалось. "Сиреневый" город Из-за того, что мой отец занимался древесным бизнесом и чувствовал свою ответственность за сокращение лесных площадей, он был в то же самое время энтузиастом посадки деревьев. Когда он видел где-нибудь пустой участок, то не мог сопротивляться искушению посадить там что-нибудь. В нашей губернии уровень осадков не был достаточен, чтобы успешно высаживать лес, кроме как вдоль долины реки и в других низких местах. Остальная часть нашего края была травянистой степью, типа прерии. Однако, посаженные деревья, по крайней мере, некоторые виды, например, сосны, росли очень хорошо. И во всех поместьях были хорошие сады и парки вокруг них. Отец высаживал деревья и кустарники всюду в городе и следил за выполнением постановления перед строителями новых домов о посадках конкретного количества деревьев и кустарников перед ними. Очень большой городской парк был разбит прямо в центре города перед собором (это территория нынешнего парка – прим. перевода). Он всегда существовал, но отец сделал его похожим на парк. Это был наш "сквер", в форме квадрата, одно из наших любимых мест для прогулок. Летом здесь играл оркестр, и другие мероприятия на свежем воздухе. Были, конечно, мороженое и безалкогольные напитки. Другое замечательное преобразование было сделано на западном краю города, где крутой обрыв в сто или больше футов (30 метров) высотой спускался круто к реке. Там было 500 или 600 футов (150-180 м) между гребнем обрыва и рекой. Все это пространство до половины мили было засажено деревьями и кустами, эффект был поразителен (по воспоминаниям старожилов, действительно, склон нашей горы, "пристіна", на большом протяжении был засажен фруктовыми деревьями, которые росли на террасах. От этого огромного сада не осталось и следа – прим. перев.). Противоположный берег реки был необитаем, поскольку был низким и затопляемым во время разливов. Здесь был один непрерывный лес с тысячами соловьев. Соловьи неизвестны в Америке, а все попытки внедрить их здесь оказались бесполезными. Это одна из самых прекрасных певчих птиц, и поет соловей только между закатом и полночью. "Сиреневая пора" также не означает чего-нибудь особенного в Америке. Но в нашем городе, когда тысячи сиреневых кустов цвели в конце мая, аромат был опьяняющим, и это не было смешано с парами бензина. Итак, полная луна, соловьи и сирень в Старобельске были очень сильным сочетанием теплой летней ночью. Можно было влюбиться во что угодно, что носило юбку. Перевод с английского и редакция Сергея Афанасьевского