Первая часть мемуаров здесь Вторая часть мемуаров здесь У нашего города Старобельска в 1906 году население было приблизительно 6000 человек, несколько больше, чем в Worthington в 1956 году (город, где жил Н.Бобровников в США). Однако сравнение неправомочно, поскольку Worthington - преуспевающий пригород большого города, тогда как Старобельск был городом в дикой местности. Изолированный город где-нибудь в Небраске был бы лучшим аналогом. Однако, если бы гражданин 1956 года из Worthington мог бы быть перемещен некоторым волшебством в Старобельск 1906 года, он был бы поражен основательным и массивным внешним видом нашего города. Здесь не было каркасных домов, которые в Worthington находятся в большинстве. Даже самые плохие здания в Старобельске, казалось, были построены из камня. Поскольку старобельские семьи были обычно большими, то и многие здания имели действительно солидные размеры, такие как наш дом. Кроме того, в городе было несколько огромных зданий средневекового типа. Одно из них было старой крепостью с каменными стенами во много футов толщиной и приблизительно 20 футов (6 метров) высотой, в которой в мое время размещались правительственный склад, банк, тюрьма и полиция. Напротив этого здания на берегу реки стоял подобный замку склад оружия со стенами в 6 футов (1,8 м) толщиной. В революцию это был центр нашего восстания против коммунистов. Религиозная жизнь В городе был старый женский монастырь со стенами в 20 футов высотой и массивными дверями. Он был очень живописен и походил больше на средневековую крепость, чем на жилье для кротких монахинь. Одна церковь находилась прямо в наружной стене монастыря и была всегда открыта. Но главная церковь была за стеной и была доступна для обычных людей только по выходным и праздникам. Я ходил туда очень редко, поскольку я не ценил женский хор. Это место было невероятно красиво, со многими цветущими деревьями и кустарниками внутри. У нас было только две регулярные церкви в городе и обе были очень большими, особенно Покровский собор, который мог вместить по крайней мере 1 000 человек. Это было массивное здание XVIII века в Византийском стиле с очень высокой колокольней, которая была видна из любого места в городе. Церковь Святого Николая была меньшей, но примерно в том же стиле. Официально мы были причислены к собору, но почти никогда туда не ходили. Отец вообще посещал церковь очень редко, обычно только на Рождество и Пасху, а моя весьма религиозная бабушка ходила в Николаевскую церковь, которая была всего в одном квартале от нашего дома. Я ходил в нашу гимназическую церковь, обязательную для всех учащихся. Хотя я никогда не был особенно религиозным, но вместе со всеми стоял в церкви по стойке "смирно" в течение часа или дольше. Никогда не выражал каких-либо возмущений по отношению к церковным обрядам, как делали некоторые из моих друзей. Я изучил древнеславянский язык, на котором проводилась служба и довольно рано смог оценить огромную красоту и глубину православной церковной службы. Древесный бизнес Наш древесный бизнес имел значительные размеры. У нас никогда не было меньше трех постоянных служащих и множество сезонных рабочих. Одна часть этого бизнеса состояла в эксплуатации стоячего леса; другая - в получении хорошей строительной древесины из Урала и Сибири и продажа ее в нашем городе. Часть лучшего леса распиливалась на доски, но много леса шло на дрова. Караваны саней поставляли дрова нашему лесному складу, как только первый снег выпадал в конце октября. Я помню эти караваны очень хорошо, поскольку я должен был их принять, пересчитать лес, записать и заплатить кучерам. Когда мне было 13 лет, я впервые был послан отцом один (с извозчиком), чтобы собрать деньги с нескольких хозяйств. И я с гордостью вез несколько тысяч рублей! Дополнительной деятельностью моего отца было строительство кирпичных зданий школ в нашем уезде и, конечно, это очень хорошо сочеталось с его древесным бизнесом. Тогда было лихорадочное строительство школ, особенно начальных. Общий уровень образования в Российской Империи быстро повышался, но не настолько быстро, чтобы остановить приближающуюся революцию. Когда Старобельск был чистым Наш дом стоял на пересечении двух главных улиц: Монастырской и Николаевской. Монастырь был тремя кварталами к югу от нас, а Николаевская церковь - один квартал на запад. Николаевская улица была местом наших прогулок, которые весьма необычны для Америки. Мы спокойно ходили по тротуарам вдоль этой улицы, возможно, до десяти кварталов, вперед и назад, в течение многих часов, отдельно молодые пары, отдельно группы мальчиков и девочек, и довольно много пожилых людей. Зимой была дополнительная привлекательность в виде гонок на салазках, которые тоже имели место на Николаевской улице. Другая причина для удивления у посетителя из Worthington 1956 года в Старобельск 1906 года была бы замечательная чистота нашего города. Даже при том, что только одна улица города (Коммерческая) была проложена, почва была песчаной и лужи быстро исчезали после дождя. Но самым замечательным явлением было полное отсутствие бумаги, картона, кусков древесины и канистр, которые замусорили улицы американских городов. Главной причиной этого была не столько природная чистоплотность русских людей, как режим дефицита, в котором мы жили. Мы были хорошо обеспеченной семьей, но все же у нас было место в сарае, где стояли коробки, каждая для отдельного вида отходов: одна для бумаги, другая для тряпок, третья для железа. Все мы были приучены к тому, чтобы поднять где угодно каждый старый гвоздь и принести его в соответствующую коробку. Время от времени наведывались старьевщики и освобождали эти коробки, заплатив нам за каждый фунт различных материалов. Некоторые люди обеспечивали свое существование тем, что не позволяли куску дерева или консервной банке лежать на улице. Город не должен был платить, чтобы убирать улицы - обо всем заботились сами жители - автоматически и очень эффективно. Дом Бобровниковых Еще о нашем доме. Это было довольно большое здание. Я предполагаю, что он был 60 на 60 футов (18 на 18 метров – прим. перев.) У первого этажа стены были, по крайней мере 3,5 фута в толщину (105см). Я отчетливо помню, что, когда я был маленьким мальчиком, я свободно мог лежать на подоконнике и читать. Когда я поступал в гимназию, то во время экзамена учитель математики, который был моим кузеном Митрофаном (Скляров – прим. перев.), попросил, чтобы я разделил одно число на другое, что я быстро сделал. Тогда он сказал: «Имеется 40 стульев и вам позволяют занести по два стула в каждую комнату вашего дома. Сколько стульев было бы занесено?» Я смутился и замешкался, а он спросил меня, что случилось. И я должен был признаться, что не знаю, сколько комнат в нашем доме. Он сказал: «Это очень плохо, как мы можем оценить тебя, если ты не знаешь, сколько комнат в твоем собственном доме? Иди и посчитай их». Мне тогда было 9 лет и, думая, что моя жизнь уже разрушена, я побежал домой и с трепетом в сердце начал считать. У меня получилось 11 больших комнат, но еще много коридоров, складских помещений и небольших закутков. Танцзал наверху был самой большой и самой нелепой комнатой, поскольку мы использовали его не более двух раз в году. Зимой он был холодный и запертый. Там был высокий потолок и сильно отполированный пол. На стенах были зеркала и гобелены. Еще там был рояль и стулья вдоль стен, а в одном углу стоял красивый круглый стол красного дерева с обитыми материей стульями и диваном возле него. Когда танцзал был открыт и нагрет, то я знал, что возвращаются на Рождество мои братья и сестры, и веселое время уже рядом. Именно здесь у нас были большие приемы. Под залом, на первом этаже была соответствующая комната, но из-за толщины стен и низкого потолка она не выглядела большой. Здесь была большая кирпичная печь с лежанкой, на которой моя бабушка проводила зимние вечера. Она занимала значительную часть этой комнаты. Это - замечательное и хитрое изобретение, и я никогда не видел ничего подобного за пределами России. Эта комната была нашей постоянной столовой. Наша гостиная столовая была наверху в юго-западном углу. Это была тоже большая комната, но совсем не похожая на нижнюю и редко использовалось. Я помню, что там был буфет со старинным серебром и фужерами, неизбежным диваном и большим портретом моей матери на стене. Были также высокие часы с маятником, перезвоны которых можно было слышать во всем доме. Когда я стал 12-летним, то моей обязанностью было заводить эти часы один раз в неделю, и я был очень горд тем, что в состоянии контролировать правильное время и бой. А в 9 часов вечера совершался ежедневный ритуал. Прислуга звала нас, чтобы помыть нам ноги. До 15 лет я никогда не носил летом обувь - это считалось вредным, и наши ноги были, конечно, очень грязными. Это, несомненно, восточная особенность, и у мытья ног, упомянутых в Евангелии, есть глубокий смысл. Другая восточная особенность – сон на полу в теплое время года. Понятно, что у нас было достаточно кроватей, но при каждой возможности мы предпочитали спать на полу. Тополь у башни При нашем доме еще была восьмиугольная башня, возвышающаяся намного выше крыши, делая наш дом очень заметным. На второй этаж этой башни вела лестница со стороны улицы. Стены башни были в основном стеклянными. От этой башни вели два коридора, которые больше походили на комнаты. В одном из этих коридоров были книжные полки и огромная старая Библия с буквами величиной с полдюйма. Она была на старославянском языке, и сначала я едва мог понять ее, пока не изучил этот язык. Нижний этаж этой башни был похож на средневековую темницу, и, возможно, именно этим и был в прошлом. Мы использовали его как одну из наших кладовок, где держали вино и коптили рыбу. Мы ее ели сырой и это было чрезвычайно вкусно. С несколькими мальчишками мы собирались и тайно пробирались в эту башню. При помощи палок и веревок мы могли подцепить немного рыбешек. А если еще у нас получалось достать несколько арбузов из другой кладовки, то у нас был настоящий пир в саду и полное отсутствие аппетита на обед. Около башни был огромный серебристый тополь со стволом приблизительно в четыре фута в диаметре (1,2 м). Подняться на это дерево было для нас настоящим подвигом, поскольку самые низкие ветки были на высоте в 20 футов (6 м) от земли, но мы залазили на них при помощи веревочной лестницы. Мне нравилось наблюдать за этим деревом на фоне грозового неба. Когда все было тихо, дерево выглядело зеленым. Но при первом порыве ветра, перед тем, как начиналась буря, дерево становилось серебряным. Я посадил несколько таких деревьев на территории Перкинсоновской обсерватории в США и до сих пор любуюсь ими, когда приближается буря. Там посажен кусочек моего детства, но никто, кроме меня, об этом не знает. Перевод с английского Сергея Афанасьевского